Юмористический рассказ:
“Любите ли вы Брамса?”
Татьяна Слуцкая
Стыдно сказать, но с музыкой я на «вы».
Нет, Раймонд Паулс мне еще в какой-то степени доступен. И Валентина Толкунова тоже. А что касается Брамса, не говоря уж о Бахе, — тут хоть «караул» кричи.
Понимаю, позор, конечно. Мало того что обкрадываешь свой собственный внутренний мир, так ведь и перед людьми стыдно. Все бегут как угорелые в зал Чайковского с перламутровыми биноклями, а ты — с авоськой в магазин «Овощи-фрукты».
Я часто думаю — в чем же дело? Может, мне недоставало в детстве папаши-Паганини, который понимал процесс воспитания как серию темпераментных зуботычин? Мой-то папа никогда не колотил меня смычком по темечку и, гоняя вокруг проклятого пианино, никогда не кричал — «Уши оборву поганке!» Знал, наверное, что, если по этим ушам прошел слон, никакой Брамс не поможет...
Ах, как хочется сидеть в бархатном кресле, обмахиваться программкой и шептать соседу: «Как вам эта фуга? О! Бах — это Бах! Хотя Вольфганг Амадей Моцарт тоже гений! Помните там: ти-рара-ти-ра-ра-бух-бух? А его лирические пианиссимо и порывистый взлет фортиссимо? О-о-о!»
Но в моей жизни такого нет и никогда не будет. Вот почему я восторгаюсь людьми, которые умеют чувствовать, а, главное, понимать вечную музыку.
Например, мой друг, Вова Гузиков, детское прозвище Чайник.
Отправляясь в столицу, Вова не имеет привычки ломать себе голову проблемой — где бы остановиться. Он просто снимает трубку и, набрав наш номер, кричит междугородним голосом:
— Лизавет, ты меня слышишь?! Это я, Чайник! Ликуй, рыбка моя! Что?.. Объясняю по буквам: Лидия, Ирина, Кувалда, Ухо-горло — ЛИ-КУЙ! Меня снова гонят в командировку, только не падай в обморок, всего на три дня! Максимум, на неделю. Так что ждите!
Глядя, как я прыгаю от радости у телефона, мои близнецы, Таня с Ваней, испускают нечеловеческий вопль, зашвыривают на шкаф учебник тригонометрии и кидаются к своей копилке. Сейчас они вытрясут оттуда все до копейки и умчатся в поисках свежезамороженных креветок. Дядя Вовик, видите ли, обожает пиво с креветками...
Не менее экспансивно ведет себя наша бабуся. Она лезет на антресоль и с ловкостью юнги начинает сбрасывать оттуда матрацы, подушки и ветхозаветные перины, — это чтобы Вовочке было удобно! Затем включается утюг, и на свет божий вылезает ее выходное платье из черного креп-сатина с прошивками. У меня есть предположение, что сама маркиза Помпадур с меньшим рвением готовилась к любовному визиту Людовика XVI.
Но и Чайник, надо сказать, не любит ударять в грязь лицом. Он въезжает в наш дом как багдадский халиф Гарун-аль-Рашид. На этот раз Чайник кинул к ногам бабуси пять мотков ленинградского мулине, близнецам досталась остродефицитная игра «Эрудит», а мне — его личное присутствие с гарниром из воспоминаний детства.
— Вов, а почему тебя прозвали Чайник? — интересуюсь я.
— Лизавета, рыбка моя! Неужели забыла? У меня же был крупный выразительный нос, из которого все время текло. Кстати, друзья, где взять Деревенскую симфонию Моцарта — ми-бемоль мажор? Моя Ирина случайно разбила диск, а я там жутко люблю вторую часть — помните, медленная, в форме менуэта?
Чтобы не показаться полной кретинкой, я говорю:
— Как же, как же! Вторая часть этой ми-бемоль мажор такая ме-е-едленная, такая неторопли-и-вая. Кажется, она в форме менуэта написана, не так ли?
Бабуся, сложив губы бантиком, салонно кивает:
— Ах, Вовочка, как ты знаешь музыку! — И смотрит на меня долгим испепеляющим взглядом. — Не то что некоторые. В нашем доме, к сожалению, инструмент только пылится.
Близнецы вертят туда-сюда головами, следя за прихотливыми изгибами культурной беседы. Ваня незаметно подкладывает гостю самые великанские креветки, а уж Таня прямо не дышит от восторга!
Надо заметить, что все женщины от молочных зубов и до последних пластмассовых в Вовочке души не чают. Хотя Чайник далеко не красавец. Одна лысина чего стоит. По цвету, форме и блеску она напоминает нечто марсианско-космическое. Бабуся мне однажды призналась, что при виде этой феноменальной лысины думает о быстротечности времени, но успокаивается оптимистической мыслью — «все там будем!». Впрочем, отсутствие волос на привычном месте вполне компенсируют лохматые уши и пышные бакенбарды. Нос за эти годы у Чайника тоже вырос, хотя насморк остался прежним. Но очень возможно, что именно в сочетании этих слагаемых таился секрет его баснословного обаяния.
Собрав с тарелок креветочную шелуху, я ухожу мыть посуду. Но и сюда долетает эрудированный голос носоглоточного звучания:
— Ошибаетесь, баба Катя! Скрябин строит это как одночастную симфонию в форме сонатного аллегро: экспозиция, разработка, реприза и кода. Нет, дети, пива мне хватит. Лирическая тема варьируется, медные молчат, слышны лишь переливы арфы: блям-блям. Дети, передайте салат. И, наконец, кульминация! Четыре пары валторн возносят к небу победный клич, — это финал. Между прочим, Скрябина моя Ирочка тоже на днях разбила случайно.
Перетирая тарелки, бабуся не может прийти в себя:
— Нет, к а к он все знает!
Я тоже знаю, что Ирка грохнула пластинки не случайно, а в приступе бешеной ревности, — мы с ней иногда перезваниваемся.
— Какая тонкая, гармоничная личность! — продолжает восторгаться бабуся. — Как его душа открыта восприятию прекрасного!
Такой человек кошки не обидит, не то что некоторые... Кстати, почему не пишет твой муж?
У меня тут же краснеют брови и нос. Знает ведь, старая, что он в далекой командировке, что Куба — не Малаховка, что...
— Из Гаваны прозвониться легче, чем из Малаховки — прочитав мою мысль, возражает мама. — Просто твоему мужу денег жалко. Скряга он. Не то что Вовочка. Его жена без конца пластинки роняет, а этот ангел все «Ирочка да Ирочка». Завтра приготовлю ему плов на ужин, как ты считаешь?
Но ни завтра, ни послезавтра Чайник к ужину не приходит. Он является к полночи ближе и, дохнув на меня вкусным запахом сациви с чесночным соусом, тихо спрашивает: «Жена не звонила?»
— Несколько раз, — тут же включается наша бабуся, обладающая абсолютным слухом. — И еще звонила какая-то Лидия. Сказала, что сослуживица, очень интересовалась, не просил ли ты ей чего передать?
Чайник оглаживает свою марсианскую лысину, вручает маме три подснежника и, ни слова не говоря, уходит с Таней и Ваней потренироваться в игре «Эрудит».
У бабуси влажнеют глаза:
— Никого не забыл, ангел. Никого не обидел. А почему? Потому, что гармоничная личность! Не то что некоторые!
Всю пятницу Вова бегает по министерствам, рассказывая там о Брамсе и заявках на фондируемые материалы. К вечеру возвращается за чемоданом и начинает давать инструкции: Первое, близнецов к телефону не подпускайте, дети непременно чего-нибудь перепутают. Если позвонит Ирочка, объясните, что ее Вовик приедет утренней «Стрелой» в воскресенье, а сейчас ушел к Яше слушать Брамса. Второе, если же проклюнется сослуживица Лидия, то передайте, что я... гм... с фондами уладил, она поймет... Ну, поцелуемся?
Таня с Ваней виснут у него на шее, а бабуся стряхивает слезу. Все! Можно закидывать перины обратно на антресоль!
Среди ночи раздается первый междугородный звонок:
— Зачем вы меня обманываете? — трепещет Ирочкин голос. — ...К какому Яше?.. О боже! В прошлый раз этот фарисей тоже вернулся в воскресенье, а накануне его видели здесь в Эрмитаже с какой-то пергидрольной блондинкой! Все врут! И он! И ты тоже, Лизавета!..
Утром, когда мы садимся завтракать, прозванивается его сослуживица Лидия. Она утверждает, что Чайник форменный негодяй, который не умеет ценить нормальных человеческих отношений. И друзья у него такие же, если покрывают этого ловеласа и дрянь паршивую. Зачем только она с ним связалась? Зачем целую ночь лепила его любимые пельмени, если эта дрянь паршивая... ну и так далее.
Не выдержав, я бросаю трубку, чтобы немедленно телефонировать фантастическому «Яше», номер которого этот «ангел» когда-то записал на обоях. Ничего себе, «гармоническая личность»! «Не обидит и кошки!»... О, бедная Ирина! Бедная Лидия! Интересно, ради какой столичной вакханки этот юбочник заставил свою сослуживицу целую ночь понапрасну лепить пельмени?!
Но, к великому моему удивлению, трубку берет мужчина:
— Это кто?
— Яша. А вам кого?.. Ага, сейчас позову.
Я слышу знакомые насморочные нотки. Бесспорно, это Вовкин голос, чуть разбавленный Брамсом.
— Что ты там делаешь, ловелас?! — кричу я.
— Как «что»? Сидим и слушаем музыку: Берлиоз, Брамс, Бетховен. У Яши сумасшедшие записи! Такие звуковые нюансы! Дай же мне бабу Катю, я забыл ей рассказать, что Бетховен первым начал вписывать каденции в партитуры концертов... Почему ты смеешься, Лизавета?
Но я решительно нажимаю рычаг — а вдруг прозвонится Гавана? Сижу у телефона и думаю: какое счастье, что моему Козлику, как и мне, недоступна высокая музыка! И как это прекрасно, что мы оба не понимаем Брамса!
- Hm hm-home.ru.
