Юмористический рассказ:
“Радостный процесс”
Виктор Гастелло
— Требуется небольшой, но емкий рассказ о пьянстве, — сказал при встрече редактор. — Фельетон — это слишком частно, конкретно. Нужны широкие обобщения.
— Пьянству — бой! — подхватил я редакторскую мысль.
— Да нет, — болезненно поморщился редактор. — Вы сразу на неверном пути. Долой штампы: «курить — здоровью вредить», «не проходите мимо...» Выдайте что-нибудь свеженькое, непосредственное, самобытное.
— Так сказать, первача об этом древнем, как мир, пороке.
— Вот именно, первача, в хорошем понимании этого слова, — редактор доверительно взял меня под руку. — Могу даже сказать, как я все мыслю... Постарайтесь высветить духовный мир человека пьющего, его философские концепции, его мировоззренческое кредо до и после возлияния, наконец, его нравственные муки... И никаких экстремальных мер типа милиции, вытрезвителя. Только консервативные методы: коллектив, семья, доверительные беседы и дружеская атмосфера.
Этого будет достаточно? — усомнился я.
Разумеется! Сначала любитель выпить, а затем формирование трезвой личности под воздействием семьи и коллектива.
Первая половина рассказа удалась мне без особого труда. Этажом выше, как раз надо мной жил такой любитель горячительных напитков. Так что все батальные сцены слышались через потолок достаточно отчетливо, а некоторые боевые эпизоды, которые выплескивались на лестничную клетку, приходилось наблюдать воочию. И я, так сказать, писал с натуры. Пьяница, некто Тютиков, получился весьма колоритным. Даже очень. Теперь надо было показать радостный процесс формирования светлой, безалкогольной личности. Но увы! Когда я пытался описать духовный мир моего Тютикова, дружные и эффективные усилия коллектива по его перевоспитанию, какой-то внутренний и настойчивый голос говорил мне: «Позвольте вам не поверить. Уж больно у вас все быстро и легко. Вчитайтесь в первую половину рассказа — не таков Тютиков...» А с листа на меня действительно смотрела хмурая, небритая и вислоносая физиономия Тютикова с глазами соседа сверху. Мне даже показалось, что один глаз подмигнул и послышалось характерное, с хрипотцой покашливание.
«Еще не хватает стронуться из-за этого алкоголика», — мелькнула мысль.
— Не бойся, не рехнешься, — неожиданно послышался голос. — Такое бывает, когда ума в избытке, а у тебя сам знаешь...
— Кто здесь?! — испуганно закричал я, прижимаясь спиной к стене и оглядывая пустую комнату.
— Не бойся, это я, Тютиков, — снова раздался голос. — Когда выпью, я смирный, только все равно возмущен.
— Ничего себе смирный! — оправившись от испуга, возразил я Тютикову. — А кто вчера в рассказе семью «гонял», соседям снизу спать не давал?
— Так то семья! Это я для укрепления собственного авторитета и поддержания порядка. Ты лучше скажи мне, зачем в рассказе небылицы описываешь... Вроде, как захотел и выпил, мало показалось, еще добавил... Ты прикинь, бутылка стоит две пары теплых домашних тапочек, так и буду я тебе тапочки пропивать — босым останешься... А очередь отстоять, если порядок соблюдается?.. Себе дороже. Поэтому дальше прямой путь в «Универмаг» или «Галантерею» в парфюмерный отдел... Продавцы с понятием, товары повышенного спроса на отдельный столик выносят... Лично я предпочитаю лосьон «Пингвин», он помягче.
Конечно, о вкусах не спорят — другие любят «Старт»... говорят, бодрит. Хорош также одеколон «Горная лаванда» — скажу честно, марочный напиток, а вот цветочно-фруктовые «Сирень» или «Гвоздика» — вылитая бормотуха, утром голова разламывается, хоть собирай по частям. А вообще, если правды хочешь, надо бы самому в запое недельку побыть. Как у вас там называется: «журналист меняет профессию». И насчет духовного мира ты подзагнул... Богаче у меня духовный мир — ни одной передачи «В мире животных» не пропустил, «Человек и закон» тоже смотрю, душевная передача, познавательная... Ну, а когда душа горит — сам должен понимать... Хотя кое-что тебе удалось: «Выпив стакан водки, Тютиков поехал на рентген желудка». Было такое дело! Неплохо ты подметил. Но послушай, что дальше было. Этого у тебя в рассказе нет. Значит, закусил я стаканом бария и стою смирно, равновесие держу... А он, рентгенолог, когда учуял, так чуть со стула не упал. Первый, говорит, такой клинический случай за двадцатилетнюю практику... Правда, потом задумался и честно сознался, что видимость вроде лучше, почти как при вскрытии. А я говорю, все просто, доктор, оптику завсегда спиртом протирают, по нескольку литров спирта на микроскоп уходит... и микроб как на ладони. Может, теперь в соавторстве метод патентовать будем. Я готов сразу вместо животных на эксперимент пойти, себя вместо обезьян предложить, чтоб на обезьян спирт не тратить. Вот какой Тютиков... Рационализатор!
Мой испуг прошел окончательно. Я где-то читал, что с очень хорошими писателями такое случается, когда сам автор как бы наяву разговаривает, со своим воображаемым героем. Я решил подчинить Тютикова своей воле, чтобы в дальнейшем легче было перевоспитывать.
— Послушай, Тютиков, ты не зазнавайся, не воображай. Я тебя породил, я могу и того, сам понимаешь...
— Не можешь, — презрительно просипел Тютиков. Что написано пером... сам знаешь. Что ты без меня будешь делать? Рухнет весь рассказ... А рассказы не грибы, после дождя не растут. Вот так-то, друг.
И я почувствовал снисходительное похлопывание по плечу.
— Черт с тобой, Тютиков! — сдался я. — Давай уважать друг друга...
— Я тебя уважаю... Только ты убери лишнее, слышь, что натворил. Дома ноют, на работе ноют, вроде как воспитывают. Взяли на поруки, так не попрекайте, а мужественно терпите... Хочу выпить!
— По плану у нас с тобой, Тютиков, процесс осозна... — договорить я не успел. Сильные и цепкие пальцы сдавили мне горло.
— Даешь выпить? — прохрипел голос.
— Даю, — задыхаясь, тоже прохрипел я. — На троих будешь или как?
— Опять ты за свое! В «Галантерею»... Там культурно и чисто, — пальцы слегка отпустили мое горло...
Я схватил авторучку и быстро написал сцену в парфюмерном отделе «Галантереи». Отдельный столик в углу. Небольшая чинная очередь, ловкие профессиональные движения продавщицы, отпускающей лосьон «Пингвин» по два флакона в руки. Второй продавец едва успевает подносить и распаковывать коробки с лосьоном. Получив свои два «Пингвина», Тютиков уютно расположился тут же рядом в сквере. Пока он, ведя интеллигентные разговоры с новыми друзьями, пил лосьон, я понемногу приходил в себя. Однако после второго флакона мой герой посинел и сам стал похож на пингвина. Переваливаясь, как пингвин, он двинулся в сторону магазина, разбил флакон об асфальт, нагрубил хорошим женщинам из очереди за импортной косметикой и, наконец, снова полез ко мне.
— В вытрезвитель хочу, — пьяно хрипел он, — там хоть без упреков, не то что дома.
— Так редактор против, — попытался возразить я.
— Хочу в вытрезвитель, — угрожающе повторил Тютиков.
Опасаясь дальнейшего рукоприкладства, я быстро вывел Тютикова на центральную улицу и уронил прямо в ноги милиционеру. Тот от досады крякнул и вызвал дежурную машину. На этом небольшой, но емкий рассказ о пьянстве сам по себе и закончился.
— Очень, очень правдиво, — сказал мне на другой день редактор, прочитав рассказ, и подозрительно посмотрел на меня. — Чувствуется, что тема вам близка... Кстати, вы действительно знаете, где так легко можно купить водку?
Я неопределенно пожал плечами...
— Н-да, только вот вытрезвитель! — редактор тяжело вздохнул. — Вместо тонких психологических ходов — этакое упрощенчество. Где коллектив, где семья, где общественность? Ваш Тютиков в сущности не старый человек... Возможно, в детстве был пионером, а вы так сразу... бух и в вытрезвитель. Вы что, не хотите, чтобы ваш Тютиков бросил пить? _ Я-то хочу, но Тютиков не хочет...
— Заставьте, — потребовал редактор.
— Ну, хорошо, — вяло согласился я, — пусть вытрезвитель будет досадной случайностью, а дальше он будет формироваться. Я попробую.
— Попробуйте, — великодушно разрешил редактор. — Попробуйте еще раз.
Тут же, не выходя из редакции, я описал утро в вытрезвителе. Показал мучительную, душевную драму моего героя. Тютиков лежал на узкой казенной койке, голова болела от выпитого, а душа от случившегося. Ему впервые не захотелось опохмелиться. Далее следовала сцена возвращения домой, где его всей семьей ждали как полярника. И снова прилив раскаяния у Тютикова... Потом коллектив, работа, в счет аванса попал даже в президиум небольшого собрания. И вот Тютиков, у которого перестали дрожать руки, уже член сборной команды городошников, всеми уважаемый человек.
— Поздравляю, — сказал редактор, прочитав новый вариант рассказа. — Кроме превосходных деталей быта вам удалась правда жизни, а это главное!