Юмористический рассказ:
“Собачья жизнь”
Татьяна Слуцкая
Я не завидую, но мне противно! Противно, когда человек в его возрасте, с его положением ведет себя так, что приходится вздрагивать...
Все эти «Привет, старичок!» вместо подобающего «здрасьте». Все эти байдарки и горные лыжи, палатки и акваланги, брамсы и гальсы, запойное увлечение чем-то непонятным под кодовым названием «экслибрис»... Нет, я не завидую, но мне противно.
А эта ненормальность в одежде? Галстук?! О чем вы говорите? Какой может быть галстук, если все деньги идут на, простите за выражение, манускрипты и импортные мормышки.
— Зачем вам мормышки? — спрашиваю. И получаю ироничный ответ:
— Я их обожаю! Нет ничего вкуснее мормышки под соусом провансаль! Ха-ха!
И при этом здоров как бык, из заграницы не вылезает, имеет двух детей и обожаемую жену. Нет, я не завидую, но мне противно по три раза в день слушать, как он говорит в трубку:
— Ну как ты там, любовь моя? Что нового в соседних галактиках?
Однажды я поинтересовался.
— Кто она у вас? — говорю.
— Прекрасная женщина, — рассмеялся он идиотским смехом. — И большой специалист по пульсарам.
— А что такое пульсары, простите за любопытство?
— Пожалуйста, — сказал он и потянул свой нос специфической формы. — Пульсары — это нечто близкое к трепангам, с чесночной подливкой — пальчики оближешь...
И так — без конца. Ни слова в простоте. Ни шагу как люди. Все делают нормальную производственную гимнастику — вдох-выдох, а он стоит вниз головой и вовсе не дышит. Все рассказывают анекдоты, а он работает как одержимый. Все едут в Ессентуки, а он — покорять Эверест. Всем осточертели родные жены, а он демонстративно: «Любовь моя, встречу тебя ровно в семь. С цветами. Да, прямо у кортов. Захвати мою ракетку, солнышко... Погоди, еще чуть-чуть... Что там Ленька? Планка переварил? Ну, золотая голова! Весь в меня. Целую тебя, единственная...»
— Простите, — говорю, как только он досюсюкал в трубку. — Что за планку переварил ваш тринадцатилетний Ленька?
Он поднял на меня свои коровьи глаза специфической формы и гордо сказал:
— Планк — выдающийся физик-теоретик. Его исследования по распределению энергии в спектре абсолютно черного тела положили начало квантовой физике. Зовут — Макс Карл Эрнс Людвиг. Очень любил старик заливное из свиных голов с хреном... — И ушел, нахально смеясь.
«Ну, — думаю, — погоди! Ну я тебе достану! Подкараулю я тебя, отец вундеркиндов, любимый муж прекрасной женщины! И запомни: я не завидую, но мне противно!»
На следующий день принес на службу портативный магнитофон, сижу весь напряженный, жду. Начал чуть-чуть нервничать: он на симпозиум в Копенгаген намылился. И как назло — никаких таких разговоров, никаких анекдотов специфических, сидит и вкалывает. Только изредка:
— Ну что у тебя, любовь моя? День жду, два жду, неделю жду. И вдруг, бац! — первая удача.
— Что нового, любовь моя? Получила известие от Штернберга?
Хоп, взял я этого Штернберга на карандаш, больно уж фамилия специфическая. А заодно экслибрисы, пульсары, планки, включая Макса, Карла, Эрнса и Людвига с их абсолютно черным телом... А еще через пару дней, хоп! — второй разговор, досконально записанный мною на пленку. Ну и ну! Интересно, как на это отреагирует прекрасная женщина?!
«Привет, старичок! Рад тебя слышать. Почему давно не звонил? Да дел полно, в Копенгаген лететь надо. Угу-угу. Нет. Да. В субботу? Нет, в субботу у меня гости были. Яшке девушку привели. Что ты! Красавица, умница. Морда — глаз не оторвешь! Можешь мне поверить, старик. А я всех своих заранее в турпоход сплавил. Нет, слегка нервничал... Да, все тип-топ... Что ты! Одно имя чего стоит — Джильда, умереть можно!»
На этом я остановил машину. Довольно! Нечего зря переводить пленку. Н-е-е-ет, каков цинизм! Конечно, и мы не без греха, но как у него все просто: прекрасную женщину с охламонами — в турпоход, а сам в пустой квартире, среди бела дня, с участием девушки... специфической... И все это накануне Копенгагена! Ничего не боится, подлец! Нет, я не завидую, но мне противно: теперь придется куда-то идти, кому-то докладывать...
— Простите, милейший, — начал я, глядя прямо в наглые специфические глаза. — Как же это вы при наличии семьи и прекрасной женщины такие номера откалываете?! — И тут же врубил магнитофон на полную мощность.
Я видел, как он задрожал! Нет, я ему не завидовал. Но, как всегда, мне было противно видеть его большое, тренированное тело, которое содрогалось в нервическом смехе.
«С ума сошел? — мелькнула мысль. — Или снова ваньку валяет?»
...На следующий день весь институт хохотал.
Оказалось, что пульсары, экслибрисы и мормышки существуют на самом деле...
Что Макс Карл Эрнс Людвиг Планк — это действительно Планк Макс Карл Эрнс Людвиг...
Оказалось, что Штернберг — наш известный астроном, именем которого назван целый астрономический институт...
И что Джильда — это собачья кличка...
Отсмеявшись, он улетел в свой Копенгаген. А я остался наедине с мыслью: почему у всех людей собаки как собаки, а у него — доберман Яша? Не правда ли, в этом есть что-то специфическое?
Нет, я ему не завидую, но... Надоела эта собачья жизнь!
