Юмористический рассказ:
“Таланты и поклонники”
Татьяна Слуцкая
К субботе я выглядела отлично!
И прежде всего потому, что еще в пятницу отказала себе в обеде, полднике и — категорически — в ужине. Зато в результате — минус двадцать три грамма безобразно лишнего веса.
Трюмо возвратило мне отражение прекрасной незнакомки, которая, если повезет, все-таки втиснется в свое любимое зеленое платье-джерси с вышивкой.
Итак, стройная, как молодой тополь, и такая же зелененькая, я отправилась на этот банкет в честь м-м-м-летия Федорсеменыча.
Юбилей отмечался, естественно, в Доме литераторов. На вопрос — почему? — я отвечу: такова традиция. Дело в том, что наш юбиляр когда-то в раннем детстве прочитал «Муму» Тургенева и с тех пор питает глубокую нежность ко всей художественной литературе.
Здесь также нельзя умолчать о столе. Стол ломился. От одних названий с ума сойдешь, а половины я отродясь вообще не слыхала. Например, зильбулар коринтзес, — что бы это значило?! Оказывается, в переводе со шведского — бифштекс из сельди с соусом из коринки. А вам известно, что такое коринка? Или баботе с кольраби под соусом чемберлен?.. Черт его знает, но вкусно до безобразия! Отдельно для диабетиков подавались какие-то донышки артишоков с грибами, — это в меня уже не влезло. И даже наша родная селедка натуральная таяла во рту и, главное, пахла именно натуральной селедкой, а не той ржавчиной, в которой ее обычно вымачивают, прежде чем пустить в продажу.
По аналогии со ржавой селедкой хочется сказать о жене самого юбиляра. Судя по всему, Стэллочка начала готовиться к этому торжеству не с прошлой пятницы, вроде меня, а прямо с прошлого года. И, надо заметить, самоистязание пошло ей на пользу. Во-первых, она так удачно мумифицировалась, что смогла нацепить все свои знаменитые кольца, как браслеты — по десять штук на каждом запястье. Сидела и позва-а-нивала, позва-а-а-нивала. А во-вторых, Стэллочка красиво молчала. Очевидно, от истощения. Но это отнюдь не снижало интеллектуального уровня застолья.
Всем было очень весело. Присутствующие все время оглядывались, вскакивали и бежали чокаться с мастерами художественной литературы.
— Это знаменитый... как его... Ну, в прошлом году печаталось эпохальное... м-м-м-м...
— Что?
— Дай бог памяти... судачка хотите? А салатик африканский из бананов?
Но многие знаменитости подходили сами, чтобы облобызать юбиляра. Все превозносили его размах, щедрость души, его организаторскую гениальность, его любовь к литературе и Дому литераторов, где так кормят! Перед подачей десерта подчиненные спели квартетом «Славься ты, славься!». Но тут Федорсеменыч категорически поднял руку, ибо терпеть не мог всех подхалимских штучек, предпочитая им простое русское а капелла.
И сам завел — осторожно, тоненько, чтоб не растрясти зильбулар с соусом из коринки:
— Зильбулар удало-о-ой, бедна сакля твоя-я-я! — И все подхватили дружно, включая шеренгу официантов, которая стояла с десертом наперевес. Особо жалостно выводил один известный критик, измученный радикулитом. В прошлом полугодии Федорсеменыч устроил ему льготную путевку на субтермальные воды в Цхалтубо, а сейчас его снова схватило... Горькая песня лилась, пока юбиляр не заплакал. Скорей всего, из чувства сострадания к удалому зильбулару и несчастному критику с его спинномозговым защемлением...
В таком приподнятом настроении дамы покинули стол и удалились под сень струй, чтобы там в тиши «поправить галстук».
— Ой, как вам идет этот ядовитый цвет! — восхищенно заметила мне одна дама, кутаясь в соболя.
— Ага, очень к лицу, — поддержала ее другая. — Только у меня на рынке сейчас джерси и в скупку не берут. Сто лет, как вышло из моды. Сейчас в моде, бабы, все натуральное. У меня на рынке парную телятину, ей-богу, прямо с руками рвут.
— Ну прекрати, Нюся, ха! — рассмеялась дама в боа из черного страуса, кажется, косметичка. — Я в твоем рынке в прошлый четверг свежей клубники не могла взять. Спермацет с персиковым маслом мне аж в салон приволокли, а клубники — днем с огнем, что за дела?
— Так ить не сезон, птичка! — обиделась дама с рынка.
— Не смеши, Нюся! А вот наш Федорсеменыч со дна моря достал. Три вагона на всякий случай. Теперь взгляни на Стэллочку. Она ж после моей косметической реанимации смотрится как бутон!
Жена юбиляра оглядела всех безумным дистрофическим глазом и в знак согласия звякнула коллекционным запястьем.
Ну чего это мы все о глупостях?! — возмутилась дама в соболях. — Клубника да парная телятина, фуй! Рази ж хлебом одним жив человек? Пошли на волю, девчата.
Там писатели живьем ходют. Все ж таки не где-нибудь гуляем, а в культурном Доме литераторов!
И правда... Едва мы выплыли в фойе, как дама с рынка шепнула:
— Ой, бабы, только не оглядываться! Сзади возле зеркала какой-то артист. Ей-богу, бабы! Кто — точно не знаю, а лицо очень знакомое...
Я незаметно повернулась к зеркалу. Артист артистом, но ведь и на себя надо взглянуть, особенно если ты в зеленом платье-джерси, которое сейчас не берут даже в рыночную скупку!
Артист был импозантен, усат и знаком до одури. Где я видела это лицо? В каком нашумевшем фильме?
— Точно, он! Ей-богу! Ой, девчата! — квохтали мои дамы, от восторга выпадая из соболей.
И тут произошло чудо!
Артист утомленно вздохнул и, обойдя взглядом всю их дамскую кутерьму, улыбнулся мне обаятельно и белоснежно.
— Сколько лет, сколько зим, роднуля! — он шагнул навстречу, протянув руки. — Что вы тут?.. На банкете? А я вот после спектакля подскочил. Доронина Таня — блеск! А вот с Женюрой Лазаревым не согласен. Нет-нет, и не спорьте. Так в лоб ему и сказал: «Что-то не то, Женя!» Вы не хотите составить компанию? Всего по рюмочке кофе? Нет? Тогда, заходите в любое время, роднуля. Всегда буду рад. Адье-покедо-ва! — и удалился, сделав вензель ручкой.
Мои дамы застыли в нервном оцепенении. А когда перевели дыханье, накинулись с вопросами: «Кто? Где? Откуда?» Я, конечно, делала непромокаемое лицо и томно передергивала плечом в своем ядовитом джерси, которое сто лет как вышло из моды. Что, съели? Но больше всех переживала жена юбиляра. Она вся дрожала от любопытства и, не стесняясь, позванивала. Признаться, я испугалась, что этот эмоциональный взрыв ее совсем доконает, так как от волненья Стэллочка позеленела и стала действительно как бутон, которому не суждено раскрыться.
— Возьмите меня под руку, — великодушно позволила я. — Сейчас мы сядем рядом, и... только крепче держитесь!
Мы вернулись к столу, когда подавали десерт: шербет, кофе фэри и еще не поймешь что, внешне напоминающее ласточкино гнездо.
Подняв свою львиную голову, Федорсеменыч приказал Заму:
— В честь наших дам, братан, прочти нам что-нибудь литературное!
«Братан» встал по стойке «смирно», как старшина-сверхсрочник, и начал рапортовать:
— Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана? Ведь были ж...
— Что ты про пожар-то каркаешь? — перебил юбиляр. — Поишь всех, кормишь в три горла, а вы... Эх, люди! Французам отдана, говоришь? Этому не бывать! Разливай, братья! Не оставлять же халдеям французский коньяк по...
Он схватил пузатый сосуд за горло и назвал его цену, которая составляла точно половину моей зарплаты педагога литературы, включая тетради и классное руководство. Господи, что я здесь делаю?!
— Всем налито? А ну, за мое здоровье, братья!
— Виват!
— И еще на посошок! И еще... не оставлять же. Братан, сходи обрадуй щелкопера: будет ему Цхалтубо!
— Виват!
— А что это все молчит наша учительница? Про школьные дела моего наследника? Прямо как воды в рот набрала.
— Не воды, а французского коньяка, — наконец обрела дар речи его Стэллочка.
Я поперхнулась и встала из-за стола. Голова трещала. Зеленое платье-джерси с вышивкой — тоже. Но где, спрашивается, где — в каком другом месте учитель словесности может дышать одним воздухом с творцами художественного слова?! В прошлый раз, например, мне посчастливилось говорить с поэтессой, которую переводят на все языки.
Тут из-за соседнего стола подошел кто-то и стал благодарить:
— Спасибо вам, Федорсеменыч, они меня приняли без очереди.
— Что-нибудь серьезное, голубь?
— Ерунда, карданный вал барахлил! — и следом ко мне: — у вас нет огонька?
— Простите, я не курю, — отвечаю небрежно, а сама думаю:
«Что без страданья жизнь поэта? И что без бури океан?»
По дороге домой меня истерзала шальная мысль: кто тот усатый артист, который «адье-покедова». Кто, где и откуда?
В транспорте девушка напротив читала, заедая красным яблоком страницы художественного произведения. И только тут мне стукнуло в голову: маразматичка, ведь эта усатая рожа торгует фруктами в ларьке рядом с твоей школой! Ты у него сто раз покупала апельсины для мамы. Да, «артист», и в таланте ему не откажешь! Всякий раз он умудряется гениально обвесить и при этом накидать цитрусовых пополам с гнилью... И как я могла его не узнать?! Может, оттого, что он УЛЫБАЛСЯ, как НИКОГДА за прилавком? Но, спрашивается, почему? И зачем называл «роднулей»?
И только семь раз не попав в замочную скважину, меня, наконец, осенило, что в своем единственном приличном платье-джерси я выглядела как зеленая ворона, и «артист» обознался, приняв меня за истинного творца художественной литературы, который живет «для того лишь, чтоб песни слагать», а не хлестать французский коньяк с подонками!
Все! Завтра же поставлю этому неучу заслуженную пару в четверти, решила я твердо. Но почему, почему их пускают в Дом литераторов?!